История, подтверждающая, что именно так работают биологические программы тех, кто не принимает правила игры, в которой ему уготована роль умирающего больного, а пишут свой сценарий жизни.
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
— Куда? — спросила одна медсестра другую… — Может, не в отдельную, может, в общую?
— Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Я заволновалась. Сёстры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась.
Это уже потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
— Врач сказала, в отдельную, — повторила медсестра.
Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощущала странную отстраненность от окружающего мира, и мне было абсолютно все равно, что в нём происходит. Меня никто и ничто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным казалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт там, за небытием…
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь!
Оказывается это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающего города — сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! А я только сейчас это поняла…
— Ну и пусть, — сказала я себе. – Но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить всем сердцем.
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь Он был ко мне уже ближе всех.
— Господи! — радовалась я. — Спасибо Тебе за то, что Ты дал мне возможность понять как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!
Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и в то же время мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила всё пространство вокруг, и даже воздух стал яжёлым и не сразу поступал в лёгкие, а втекал медленной, пульсирующей струёй. Мне казалось, что всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила! И это было подобно слиянию мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз 4-ой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызвать близких на похороны, и ко мне потянулась вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чём говорить с умирающим человеком? Который, тем более, об этом знает…
Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех? А больше всего на свете мне хотелось поделиться с ними Любовью к Жизни — ну разве можно не быть счастливым просто оттого, что живёшь? Я веселила родных и друзей как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава Богу, хохотали и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Где-то на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, закатив истерику, что мне нельзя вставать.
Я искренне удивилась.
— Это что-то изменит?
— Нет, — теперь растерялась врач. — Но Вы не можете ходить.
— Почему?
— У Вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а Вы вставать начали.
Прошёл отведённый мне максимум — четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо, а врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розового цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.
Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих.
— Доктор, а какими вы хотели бы видеть эти анализы?
— Ну, хотя бы такими.
Она быстро написала на листочке какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела на меня, что-то пробормотала и ушла.
В 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком:
— Как вы это делаете!?
— ЧТО я делаю ???
— Анализы! Они такие, как я вам написала!
— Ааа… Откуда я знаю? Да и какая, на фиг, разница…
Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали.
В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали… Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:
— Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах свежего снега. К столу неуверенно подтянулись остальные.
— И правда снимает?
— Угу, — со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает».
Арбуз сочно захрустел.
— И правда, прошло, — сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.
— И у меня. И у меня, — радостно подтвердили остальные.
— Вот, — удовлетворённо закивала я в ответ. — А вот случай у меня один раз был… А анекдот про это знаешь?
В два часа ночи к нам в палату заглянула медсестра и возмутилась:
— Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать не даёте!
Через три дня врач нерешительно попросила меня:
— А Вы не могли бы перейти в другую палату?
— Зачем?
— В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых…
— Нет!!! — закричали мои соседки. — Не отпустим!
Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи – просто посидеть, поболтать, посмеяться… И я понимала почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно.
Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться. А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам.
Пришедший на шум дежурный врач сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал:
— Я тридцать лет здесь работаю … но такое вижу в первый раз.
Развернулся и ушёл. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица.
Было хорошо.
Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так ЛЮБИЛА всё, что видела : книгу, компот, соседку, машину во дворе за окном, старое дерево. Мне кололи витамины (надо же было что-то колоть).
Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась проходя мимо, и через три недели тихо сказала:
— Гемоглобин у Вас на 20 единиц больше нормы здорового человека… Не надо его больше повышать.
Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура и ошиблась с диагнозом… но быть этого никак не могло, и это она тоже знала.
А однажды она мне пожаловалась:
— Я не могу Вам подтвердить диагноз. Ведь Вы выздоравливаете, хотя Вас никто не лечит. А этого не может быть…
— А какой у меня диагноз?
— Я ещё не придумала, — тихо ответила она и ушла.
Когда меня выписали, врач призналась:
— Так жалко, что Вы уходите, у нас ещё много тяжёлых…
Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30%…
Жизнь продолжалась. Только взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху и потому изменился масштаб происходящего, а смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить — и тогда твои возможности станут безграничными, и все желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с Любовью и никого не будешь обманывать, не будешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто и так всё сложно…
Часто люди остаются со своей трагедией одни. Никто им не объяснит, что наше тело имеет возможность восстанавливаться. Слишком много примеров того, что люди не могут ничего сделать сами, а врачи не всегда в силах помочь, потому что пациент надеется только на них и средства медицины. Нужно делать акцент на тех случаях, где люди доверяли природе и своему телу и всё постепенно приходило в норму. А таких примеров очень много, но про них никто не знает.
Жми на кнопки социальных сетей. А я подготовлю статьи о том, КАК это работает. Всему есть научные подтверждения. Оставайся на связи!
– Слушай, а ты, по-моему, не болен.
